Позавчера и послезавтра - Страница 10

На последних словах я сделал особое ударение. И передал записку… Но не Маргарите Васильевне, как полагалось, а своему однокласснику Лешке, который был моим главным союзником в средней группе.

Вернувшись за кулисы, я сказал Виктору Макаровичу:

— Теперь все будет в порядке.

Не поверив мне, он стал внимательно слушать и шевелить губами: весь наш репертуар он знал наизусть. Я тоже прислушивался… Особенно к средней группе. Хотя можно было уже не волноваться: просьба друга была для Лешки законом!

— Что это значит? — спросил Виктор Макарович.

Мама просит меня не повторять в жизни ее ошибок. Я и не повторял… Я вообще не был уверен, ошибкой ли был мой план. Просто я не мог допустить, чтобы Виктор Макарович…

И шепотом все объяснил ему.

— Значит, это ты сделал? — медленно произнес он.

Мой добрый мальчик?

— Мы не хотели расставаться с вами!

В этот момент кончилась песня. Я вышел на сцену с лицом, которое, я думаю, было не таким открытым и приятным, как обычно. А когда вернулся за кулисы, Виктора Макаровича уже не было.

В антракте я помчался искать его. Но меня все время задерживали рукопожатия и похвалы. Почти все называли меня «молодцом». Но у каждого это звучало по-своему…

«Ты — молодец!» — восклицал один. «Ну, сегодня ты был молодцом!» похлопывал меня по плечу второй. «Молодец-то ты молодец, но впереди еще целое отделение!» — предупреждал третий.

— Вам с Мандолиной, мне кажется, было трудней всего: вы оба солировали, — сказал папа. — И делали это вполне талантливо.

— Только не повторяй моей ошибки: не выкладывайся до конца на первой дистанции! — предупредила мама. — Ведь именно в конце второго отделения ты будешь пересказывать содержание зарубежных песен! Прошу тебя: постарайся оттенить специфику каждой страны… — Прижав мое ухо к своим губам, мама спросила: — А что это там происходило… вначале?

— Ничего не заметил! — ответил я.

— Значит, Маргарита Васильевна была права: у тебя не все благополучно со слухом и чувством ритма.

В фойе, в буфете и в зрительном зале Виктора Макаровича я не нашел… Зато я встретил Димулю. Он вытирал платком свою добрую круглую голову и что-то искал.

— Как бы мне позвонить… Римме? — спросил он.

— Телефон у директора!

— Прошлый раз я звонил оттуда. Но сейчас там…

— Автомат внизу, возле кассы! — перебил я. Потому что в эту минуту вспомнил, что Дирдом обещал Наливину встречу с Виктором Макаровичем у себя в кабинете.

Я помчался туда.

Наливина еще не было. Виктор Макарович, Маргарита Васильевна и Дирдом стояли посреди кабинета. Мужчины нервничали, а Маргарита Васильевна только поправляла огромный пучок на затылке.

— Зайди, Миша, зайди, — позвал Виктор Макарович, когда я приоткрыл дверь. Кажется, впервые он не назвал меня Мишенькой.

Дирдом тоже, мне показалось, с нетерпением поджидал меня.

— Я убежден, что это безобразие вначале… произошло не случайно! сказал Дирдом. — Это была попытка сорвать наш отчет. Ничего подобного раньше, до появления вашей… или вашего Мандолины не было! Говорят, он родную мать уложил в больницу. А теперь уложит наш хор!

— Володя тут ни при чем. Во всем виноват я…

Дирдом опять как бы. проглотил стакан рыбьего жира:

— Ты?!

Маргарита Васильевна так же неторопливо, как она приводила в порядок свои густые, красивые волосы, произнесла:

— Зачем чтобы кто-то брал на себя вину? Все было естественно: ребята не привыкли ко мне. Они волновались.

Я хотел возразить. Но Виктор Макарович удержал меня за руку.

В эту минуту из приемной донесся журчащий голос Наливина:

— Дирекция у себя?

Дирдом сразу же запил рыбий жир стаканом сладкого морса.

Прямо с порога Наливин обрушился на худенького Виктора Макаровича, накрыл его собой.

— Фотографа бы сюда! Фотографа!.. — сладким голосом воскликнул Дирдом.

Потом Наливин стал обнимать меня, потом Дирдома.

Когда с объятиями было покончено, я заметил, что мы, мужчины, остались одни: Маргарита Васильевна незаметно ушла.

— Десятилетия промчались, как миг, — разводил руками Наливин. — И вот сегодня меня вернули в невозвратную пору детства. Только уже вот такого… — Он опять окинул себя критическим взглядом, как бы опережая в этом смысле Виктора Макаровича. — Поверьте, учитель, это не на почве переедания, а от неправильного обмена веществ! За болезнь ведь не судят…

— Победителей вообще судить не положено, — сказал Виктор Макарович. — Я счастлив, что ты — знаменитый и заслуженно заслуженный!

— Но это и вами заслужено! — ответил Наливин. — Ведь это вы у меня обнаружили… — Он погладил себя по горлу. — Если б не вы!.. Вы первый услышали мою увертюру. Мою прелюдию… А сейчас уже опускается занавес.

— Ты сошел с ума! — весело воскликнул Виктор Макарович. — Карузо тоже был полным! А Джилли?

— Врачи советуют перейти на концерты. А может быть, на педагогическую работу.

— И у тебя тоже… врачи?

— Что день грядущий мне готовит? — пропел Наливин.

Дирдом зааплодировал.

— Ну, голос твой абсолютно здоров! — обрадовался Виктор Макарович.

— Увы… Извечный конфликт между формой и содержанием. Хотя у вас никакого конфликта не происходит: вы — в образцовой форме. — Он с добродушной завистью оглядел худенького Виктора Макаровича. — Общение с ними не дает вам стареть! — Наливин ткнул пальцем в мою сторону. — А мне бы сейчас петь басом! Или, в крайнем случае, баритоном… — Оглядев себя, он вновь зажурчал: — Вас, учитель, сегодня не хватало да сцене! — Дирдом стал усиленно копаться в бумагах. — Кстати, где наша бестрепетная Маргарита Васильевна? — Наливин оглядел кабинет.